В статье "Экспорт демократии в реальности нацелен на укрепление доминирования Запада" мы обсуждали использование социального инжиниринга для сохранения доминирования западной метрополии над странами третьего мира. Мы коснулись истинных целей "экспорта демократии" - получить зависимого партнера, от которого можно будет получать больше ресурсов, чем отдавать ему. Но это не единственная проблема. К уже сказанному нужно добавить, что западная метрополия не только не пытается укреплять демократические институты, но и не может этого сделать. Проблема в том, что Запад не создал жизнеспособной и устойчивой модели демократического устройства. И в ближайшие годы этот факт будет становиться все более и более очевидным из-за явления, получившего поэтическое название "тихая революция элит". Это звучит невероятно, но это так! Давайте попробуем разобраться и в этом вопросе.
Основные "изъяны" западной модели демократии обусловлены рядом системных противоречий, которые в рамках социально-экономической системы Запада неустранимы.
Главная проблема, или противоречие, - конфликт между частной природой производства и общественной природой демократии. Здесь и далее под частной собственностью понимается исключительно (!) право собственности на средства производства или на ограниченные природные ресурсы, например землю.
Еще в XIX веке американский философ Джон Дьюи утверждал, что "институты частной собственности являются тоталитарными по своей сути и враждебны реальной демократии".
Указывая на это же противоречие, нобелевский лауреат Милтон Фридман заявлял: "Демократическое общество, будучи однажды созданным, разрушает рыночную экономику". Это заключение в логике нобелевского лауреата основано на том, что экономика по своей сути недемократична. Политическая власть меняется, а в экономике мы постоянно видим несменяемые центры влияния. Эти центры контролируются элитой, которая за последние 200 лет сумела защитить свое существование через утверждение незыблемости священного права частной собственности.
Примечательно, что внутри элитные отношения также не строятся по демократическим принципам. В их основе лежат клановые принципы иерархии и статуса, жесткого подчинения и баланса сил. Эта система не исключает борьбы, но эта борьба проявляет себя как внутривидовые конфликты с той лишь разницей, что проигравший расстается не с жизнью, а с частью своего состояния и влияния.
Эта реальность в "богатых" обществах спрятана за системой либеральной идеологии и принципов законодательства, а также тщательно оберегается судебной системой.
В поле зрения эти закономерности попадают только в процессе анализа межгосударственных отношений стран Запада с развивающимися странами. Еще Джон Мейнард Кейнс писал, что "либеральная система часто ограничивает свободу демократического выбора (развивающихся стран), так как отдает право на принятие ключевых решений кредиторам и инвесторам. Возникает конфликт рядовых избирателей и международных инвесторов". В результате "деятельность различных сил глобального рынка сводит на нет любые возможности проведения демократического эксперимента по предоставлению гражданам права на принятие решений". Западная демократия, таким образом, сводит весь процесс к "выбору без выбора". Простые граждане могут пользоваться только теми свободами, которые завоевали, или теми, которые не нужны элите.
Заметными эти закономерности становятся, потому что изъятие ресурсов из стран третьего мира требует решительных действий, тут не до сантиментов. Тем более что ситуация упрощается еще тем, что западные правительства, навязывая свою волю развивающимся государствам, при этом не обязаны заботиться об уровне жизни населения этих стран. Справедливость этого тезиса можно легко проиллюстрировать данными ООН - с 1990 года объем мирового производства увеличился более чем в три раза, однако доля доходов беднейшей половины человечества не изменилась. Это дает представление о масштабах изъятий.
Но в западной метрополии дела с демократией обстоят аналогичным образом. Только там богатое сословие направляет часть финансовых ресурсов, выкачанных из стран третьего мира, на покупку лояльности своих граждан за счет более высокого уровня жизни. Неслучайно в западной политологии, по мнению профессора Массачусетского университета Ноама Хомски, доминирует мнение - "простые граждане не должны слишком активно вовлекаться в политическую жизнь, потому что это ведет к кризису западной модели демократии".
Здесь напрашивается вывод - демократическая система Запада может существовать только в строго ограниченных рамках, не противоречащих интересам финансово-промышленной элиты. Любой выход за эти рамки невозможен. Такая система устойчива в условиях экономического роста или пока есть у кого отнимать ресурсы.
Но как такая конструкция поведет себя в период затяжного кризиса? Исторический опыт Великой депрессии, когда в США в 1932-1933 годах без гражданской войны и революции умерло от голода более 7 млн человек, не дает оснований для оптимизма.
Важной системной проблемой является институциональное неравенство, заложенное в логику функционирования системы политического представительства на Западе, или, если говорить проще, в механизмы деятельности политических партий.
Так, по мнению британского профессора социологии Колина Крауча, к концу XX века стало очевидным: какая бы партия ни находилась у власти, на нее осуществляется умелое и сильное давление с определенной целью - проведение политики в интересах богатого сословия. Это давление реализуется через систему финансирования партий и свободу лоббистской деятельности.
Средний уровень расходов на президентскую кампанию в США уже давно достигает $1 млрд. В ЕС суммы спонсорских пожертвований на политическую деятельность завуалированы, но ситуации это не меняет.
Корпоративный сектор также становится основным спонсором социально-экономических исследований. А это значит, что финансируются только научная деятельность, прямо или косвенно укрепляющая власть корпораций.
В результате конкуренция политических сил превращается в тщательно спланированный и срежиссированный спектакль, управляемый командой профессионалов - наемных журналистов, психологов, рекламистов, артистов. За занавесом этой "игры" разворачивается непубличная реальная политика, которая опирается на взаимодействие между избранными политиками и представителями деловой элиты.
В результате "мы имеем дело с миром, где пропагандисты выступают в качестве экспертов и аналитиков, а обслуживают они политиков-дилетантов".
Отсюда вывод - этот тайный союз нарушает политическое равенство граждан, что является фундаментальным требованием демократии. Правящие партии Запада работают в интересах богатого сословия или финансово-промышленной элиты, а не граждан.
В результате проявляется третье системное противоречие - постоянный рост имущественного неравенства.
Так, французский экономист Томас Пикетти в своей книге "Капитал в 21 веке" убедительно доказал, что в Европе и США на протяжении последних 40 лет укрепляется тенденция к увеличению неравенства. В результате к настоящему моменту в ЕС верхние 10% общества присваивают 37% национального богатства. Особенно очевиден рост неравенства в США, где 1% населения владеет 40% национального богатства, в то время как в 1980 году этот показатель не превышал 22%.
Многие видные экономисты и даже представители западных политических кругов, такие как экс-президент США Барак Обама, директор-распорядитель МВФ Кристин Лагард, прямо говорят об опасности этой ситуации. Но в рамках западной системы, основанной на неолиберальных ценностях, изменить ситуацию невозможно.
Вывод - демократическая система Запада неустойчива. В условиях системного кризиса процессы социальной деградации будут только ускоряься, до предела обнажая бутафорский характер демократических социальных конструкций Запада.
Эти рассуждения вызывают вопросы. И первый вопрос, который имеет смысл задать, - как тогда Запад сумел развить свои демократические традиции?
Для ответа него лучше всего взять пример Великобритании, которая считается родиной современной модели западной демократии.
По мнению многих историков, процесс демократических изменений был начат в конце XIII века в Великобритании с принятием Великой хартии вольностей (Magna Carta) и учреждения английского парламента. Но! И это первый интересный факт. Это было сделано не в интересах простых британцев, а исключительно в интересах знати, которая просто хотела ограничить произвол короля. В результате войны король пошел на уступки под страхом смерти. Простой народ в этой борьбе использовался в лучшем случае как пушечное мясо. Впоследствии модель "демократии для избранных" воспроизводилась в различных вариантах в разных странах на протяжении более 600 лет.
Это первая важная характеристика западного процесса демократизации (не только в Великобритании, но и в других странах Запада) - все успехи обеспечивались очень жестким противоборством различных элитных групп или отчаянной, часто кровавой борьбой угнетенных сословий за свои права. Правящие элиты всегда шли на демократизацию политических институтов только из-за угрозы восстания или революции.
Откровеннее всего об этой ситуации высказался граф Грей, премьер-министр Великобритании в 1831 году: "Нет никого более решительно настроенного против ежегодных заседаний парламента, чем я. Но принцип моей реформы - предотвратить революцию … реформировать для того, чтобы сохранить, а не свергать".
Здесь имеет смысл обратить внимание на вторую важную особенность западного процесса демократизации - финансово-промышленная элита идет на создание демократических институтов вынужденно и исключительно только для предотвращения революции. Таким способом богатое сословие учится стравливать пар социального напряжения. При этом правящие круги сохраняют власть и доминирующее положение! Иными словами, вертикаль неравенства сохранялась и воспроизводилась вновь.
Неожиданным примером такой тактики является принятие конституции США. В истории этот шаг торжественно подается как великая идея отцов-основателей. Но авторитетные американские исследователи считают, что "конституция США была аристократическим документом, разработанным чтобы сдерживать демократические тенденции того периода" (Г.Вуд, 1969) или "текст Конституции был написан богатыми собственниками, следящими за сохранением ценности своего имущества перед лицом радикальных демократических элементов" (И.Бирд, 1913).
Кроме того, история знает также массу примеров, когда правящий класс, понимая необходимость уступок, успешно ограничивал дело их видимостью. Именно с этой второй характеристики берет начало практика манипуляции общественным мнением через активное развитие инструментов "мягкой силы", или когнитивных технологий.
Таким образом правящие круги Запада сохраняли свое имущественное доминирование, хотя и вынужденно уступили ряд властных привилегий.
Более чем 600 лет борьбы простых европейцев за свои права к середине XX века сумели породить только сословную демократию, основанную на имущественном цензе! Голосовать можно было только подтвердив наличие определенного имущества или суммы денег, в результате чего голосовать могли лишь богатые мужчины. Кроме того, встречались и другие ограничения. Всеобщее право участия в выборах женщинам было предоставлено во Франции и Италии только после 1945 года, в Бельгии - после 1948 года, в Швейцарии - после 1971 года.
И это подводит нас ко второму очень важному вопросу - почему во второй половине XX века мы увидели бурное развитие демократических традиций?
Причиной стало борьба с Советским Союзом как экзистенциальной угрозой для интересов и имущественного положения богатого сословия в странах Запада. Если до 1945 года СССР, скованный проблемами Гражданской войны и индустриализации, не воспринимался как смертельная угроза для западной элиты, то победа во Второй мировой войне кардинальным образом изменила это отношение. В результате капитализм под воздействием СССР был вынужден отклониться от своей логики развития и социализироваться. Борьба с иной социальной системой стала для Запада задачей не только внешнего, но и внутреннего порядка.
Джордж Кеннан, американский дипломат, политолог, историк, основатель Института Кеннана, получивший известность как архитектор холодной войны, идейный отец политики сдерживания и доктрины Трумэна, в октябре 1947 года прямо заявлял: "Нам угрожает не военная мощь русских, а их политическая власть". В этом же русле президент Эйзенхауэр не раз выражал уверенность, что "русские не планируют военное завоевание Западной Европы и что главная роль НАТО состоит во внушении своему населению доверия, которое сделает его политически тверже перед лицом коммунистических поползновений".
В результате на уровне финансово-промышленных элит был заключен общественный договор - в обмен на выживание капиталистической системы и предотвращение массовых политических выступлений финансово-промышленные элиты согласились на ограничение своей власти и стали направлять заметную часть прибыли на социальное развитие. Практически все уступки трудящимся делались для ослабления привлекательности СССР.
Вывод: расширение демократических процедур в странах коллективного Запада стало возможно только из-за страха финансово-промышленных кругов перед социалистическими идеями. Сработало правило - "лучше уступить часть, чем потерять все".
Но после 1991 года и распада советской системы все изменилось. Начался новый этап, когда для обеспечения элитного благополучия демократия стала не нужна!
Но об этом в следующей статье…
Андрей САВИНЫХ, председатель Постоянной комиссии по международным делам Палаты представителей.-0-
- размещаются материалы рекламно-информационного характера.